Жажда жизни - Страница 70

– У меня богатое творческое воображение. Я могу достичь страдание, даже не испытав его.

– Вы просто старый лгун!

– Ничего подобного. Если бы я убедился, что пишу так же пресно и вяло, как Де Бок, я плюнул бы на свои деньги и жил бы как последний бродяга. Но факт остается фактом: я могу создать совершенную иллюзию страдания, но пройдя через него. Вот почему я великий художник.

– Вот почему вы великий хвастун! Слушайте, Вейсенбрух, будьте человеком и дайте мне двадцать пять франков.

– И двадцати пяти сантимов не дам! Вы что думаете, я шучу? Я о вас слишком высокого мнения, чтобы портить вас, одалживая вам деньги. Придет день, и вы напишете что—нибудь блестящее, если не спасуете перед судьбой; гипсовая нога в ведре у Мауве убедила меня в этом. Ну, а теперь ступайте да съешьте по дороге миску бесплатного супа в столовой для бедных.

Винсент молча посмотрел на Вейсенбруха, повернулся и пошел к двери.

– Постойте—ка! – окликнул его Вейсенбрух.

– Уж не хотите ли вы сказать, что сдаетесь и переменили решение? – насмешливо осведомился Винсент.

– Слушайте, Ван Гог, я не скряга, я поступил так из принципа. Если бы я считал вас дураком, я дал бы вам двадцать пять франков, чтобы отвязаться от вас. Но я уважаю вас, уважаю как собрата—художника. Я дам вам нечто такое, чего не купишь ни за какие деньги. И я не показал бы этого никому во всей Гааге, разве только Мауве. Подойдите—ка сюда. Сдвиньте эту штору, откройте верхний свет. Вот так. Теперь взгляните на этот этюд. Вот как я намерен его разработать и разместить все на полотне. Господи боже, да что вы можете увидеть, если заслоняете окно?

Винсент вышел от Вейсенбруха через час, радостный и окрыленный. Он узнал за короткое время гораздо больше чем мог бы усвоить за целый год учебы в художественной школе. Он шел довольно долго, прежде чем вспомнил, что он голоден, болен, измучен, что у него пусто в кармане.

9

Через несколько дней, бродя по дюнам, Винсент внезапно наткнулся на Мауве. Если он еще надеялся помириться со своим учителем, то его ждало разочарование.

– Кузен Мауве, я хочу попросить прощения за то, что произошло в мастерской. Я поступил как глупец. Можете ли вы простить меня? Не зайдете ли как—нибудь ко мне посмотреть мои работы и поговорить?

Мауве отказался наотрез.

– Я к тебе больше никогда не приду.

– Неужели вы потеряли всякую веру в меня?

– Да, потерял. У тебя порочная натура.

– Если бы вы сказали мне, что я сделал порочного, я постарался бы исправиться.

– Мне теперь все равно, что ты делаешь.

– Я только ел, спал и работал, как всякий художник. Что же тут порочного?

– Ты называешь себя художником?

– Да.

– Какая чушь. Ты не продал ни одной картины за всю жизнь.

– Разве быть художником значит продавать картины? Я думал, что художник – это человек, который всегда ищет и никогда не находит. Для него не существует слов: «я знаю, я нашел». Когда я говорю, что я художник, это значит лишь: «я ищу, я стремлюсь, я отдаюсь этому всем сердцем».

– И все же у тебя порочная натура.

– Вы в чем—то подозреваете меня, это сразу видно, вам кажется, я что– то скрываю: «У Винсента какая—то тайна, которой он стыдится». В чем дело, Мауве? Скажите откровенно.

Мауве отвернулся к своему мольберту и стал водить кистью по полотну. Винсент медленно поплелся прочь.

Да, он не ошибся. Над его головой действительно собирались тучи. В Гааге узнали о его связи с Христиной. Первым принес эту новость Де Бок. Он пришел в мастерскую с гаденькой улыбкой на своих сложенных бутоном губах. Христина позировала Винсенту, и он заговорил по—английски.

– Ну, ну, Ван Гог, – сказал он, сбрасывая свое тяжелое черное пальто и закуривая длинную папиросу. – Весь город говорит, что вы завели любовницу. Я слышал это от Вейсенбруха, Мауве и Терстеха. Вся Гаага ополчилась против вас.

– А, так вот оно что, – отозвался Винсент.

– Надо быть осторожнее, старина. А это кто, натурщица? Мне казалось, я знаю их всех.

Винсент взглянул на Христину, сидевшую у печки со своим рукоделием. На коленях у нее лежала шерсть, глаза были устремлены на какой—то узор, который она вышивала, во всей ее фигуре было что—то необычайно уютное и милое. Вдруг Де Бок бросил папиросу на пол и вскочил с места.

– Бог мой, – воскликнул он, – неужели это и есть ваша любовница?

– У меня нет любовницы, Де Бок. Но я полагаю, что речь идет именно об этой женщине.

Де Бок сделал вид, будто вытирает пот со лба, и пристально взглянул на Христину.

– Не понимаю, как вы можете спать с ней?

– Почему это вас интересует?

– Мой дорогой, но ведь это какая—то старая ведьма! Настоящая ведьма! О чем вы только думаете? Не мудрено, что Терстех так шокирован. Если вам нужно завести любовницу, почему вы не взяли какую—нибудь миленькую натурщицу? Их так много в Гааге.

– Я уже сказал вам, Де Бок, что эта женщина мне не любовница.

– Так кто же она?

– Она моя жена!

Де Бок сложил свои губы так, что рот его стал похож на бутоньерку.

– Ваша жена!

– Да. Я на ней женюсь.

– Боже мой!

Де Бок еще раз с ужасом и отвращением взглянул на Христину и выбежал из мастерской, даже не надев как следует пальто.

– Что вы говорили там обо мне? – спросила Христина.

Скрестив руки на груди, Винсент секунду смотрел на нее.

– Я сказал Де Боку, что ты будешь моей женой.

Христина долго молчала, пальцы ее были заняты работой. Рот у все был приоткрыт, и в нем быстро—быстро, как у змеи, шевелился язык, облизывая пересохшие губы.

– Ты и вправду женишься на мне, Винсент? Зачем?